Михаил Ефремов в фильме "Какраки"

Какраки
Россия, 2009, 106 мин., цв.
Режиссер и автор сценария: Илья Демичев
В ролях: Михаил Ефремов, Ольга Сун, Сергей Колтаков, Наталья Вдовина, Елена Сафонова, Сергей Газаров, Александр Самойленко, Александр Баширов, Татьяна Кравченко
Оператор: Михаил Агранович
Композитор: Эдуард Артемьев
Производство МАСТЕРСКАЯ, IKAfilm
Мелодрама

Когда-то Михаил Михалыч хотел стать поэтом, а стал чиновником. Теперь у него есть жизненный опыт, семья, деньги, статус, власть. Но нет ощущения детской радости, когда человек бывает счастлив только от того, что наступило утро или идет дождь. И вдруг он встречает Настю, которая никогда не ела лобстеров - тех, которые как раки, только очень большие…

В рамках программы Александра Гордона "Закрытый показ", которая традиционно знакомит зрителей Первого канала с самым громкими и неоднозначными кинокартинами, состоится обсуждение фильма "Какраки". "Закрытый показ" – это всегда интересная дискуссия и жесткие споры на тему премьеры, в которых принимают участие создатели фильма, киноведы, критики и известные журналисты.

Фильм режиссера Ильи Демичева "Какраки" получил призы: 2009г. - Приз президента фестиваля за дебют на XVII РКФ "Окно в Европу" в Выборге (Илья Демичев), 2009г. - Третье место (Приз "Серебряная ладья") в конкурсе "Выборгский счет" на XVII РКФ "Окно в Европу" в Выборге (Илья Демичев), 2009г. – номинация за лучший художественный фильм "Недели критики" на 66-ом Венецианском международном кинофестивале.

В ток-шоу "Закрытый показ", посвященному фильму "Какраки" приняли участие: режиссер Илья Демичев, заслуженные артисты России Михаил Ефремов и Наталья Вдовина, актеры Александр Самойленко и Сергей Колтаков, оператор- постановщик Михаил Агранович, художник-постановщик Эдуард Галкин.

ПОЗИЦИЯ "ЗА"

Егор Кончаловский режиссер, продюсер
Виктор Пронин писатель
Юрий Манн доктор филологических наук
Михаил Довженко игрок клуба "Что? Где? Когда?", тележурналист

ПОЗИЦИЯ "ПРОТИВ"

Николай Усков главный редактор журнала "GQ"
Ксения Стриж теле-радиоведущая
Мария Голованивская доктор филологических наук, профессор МГУ, писатель
Сергей Шаргунов писатель

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ ПРОГРАММЫ

Обсуждение перед показом фильма
А.ГОРДОН: Здравствуйте. Первый канал приветствует в студии программы "Закрытый показ" – программы, которая рассчитана на широкого и глубокого зрителя. Меня зовут Александр Гордон. Сегодня мы смотрим и обсуждаем фильм Ильи Демичева "Какраки" – так называется эта картина. Картина, которая получила в 2009 году приз президента фестиваля "За дебют", фестиваль "Окно в Европу" в Выборге, получил его Илья Демичев. Третье место и приз "Серебряная ладья" в конкурсе "Выборгский счет" на том же фестивале, и тоже получил его Илья Демичев. И номинация "За лучший художественный фильм недели критики" на 66 Венецианском международном кинофестивале. Как всегда, хочу представить вам ту часть группы, которая отважилась прийти сегодня и получить за всех остальных –так у нас бывает. Заслуженный артист России Михаил Ефремов. Заслуженная артистка России Наталя Вдовина. Актер Александр Самойленко. Оператор-постановщик фильма Михаил Агранович. Актер Сергей Колтаков. Художник-постановщик фильма Эдуард Галкин. И режиссер фильма Илья Демичев. У нас есть жесткое правило: перед тем, как мы увидим кино, вы должны сказать, обращаясь к аудитории Первого канала, почему его нужно смотреть или не нужно, то есть рекомендуете вы его к просмотру или нет, но очень коротко.

ЕГОР КОНЧАЛОВСКИЙ, режиссер, продюсер: Я хотел сказать, что мне очень понравился фильм, и я с большим удовольствием его посмотрел, я очень Мишу люблю. И я считаю, что этот фильм не только замечательный, но он еще и полезный. Удивительный механизм дачи и "взячи" взятки для меня был наглядно показан. И, может быть, он был несколько упрощен, но для меня это было откровением, потому что никогда не умел этого делать ни в ту сторону, ни в другую.

А.ГОРДОН: Научились или нет?

Е.КОНЧАЛОВСКИЙ: Да, вероятно. И мне кажется, что это кино, как бы это сказать правильно, многослойное, и именно с эмоциональной точки зрения.

А.ГОРДОН: Поэтому надо смотреть?

Е.КОНЧАЛОВСКИЙ: Поэтому я считаю, что этот фильм надо смотреть.

НИКОЛАЙ УСКОВ, главный редактор журнала "GQ": Мне фильм не просто не понравился, притом, что я очень люблю и Михаила Ефремова, и Михаила Аграновича, мне не удалось его досмотреть до конца. И я, честно говоря, советую всем сейчас выключить телевизор и заняться каким-нибудь другим прекрасным делом.

КСЕНИЯ СТРИЖ, теле-радиоведущая: Совсем коротко. Если вам по каким-то причинам не нравится один из моих любимейших актеров Михаил Ефремов, то смотреть его не надо.

МИХАИЛ ЕФРЕМОВ, заслуженный артист России, актер фильма "Какраки": Давай называть причины, по каким я нравлюсь.

А.ГОРДОН: Хитрюга.

ЮРИЙ МАНН, доктор филологических наук: Мне фильм очень понравился. Я должен сказать, что он убеждает и заставляет верить в правдивость, в точность, в глубину исполнения. Я даже подсознательно поймал себя на мысли, когда сегодня увидел Ефремова, как хорошо, что он жив.

А.ГОРДОН: Жив он или нет, мы узнаем после того, как он уйдет из этой студии.

М.ЕФРЕМОВ: Костюм же из фильма. И рубашка из фильма, все мне отдал, это так удобно носить...

А.ГОРДОН: Можно потрогать?

М.ЕФРЕМОВ: Это так все дорого, хорошо.

МАРИЯ ГОЛОВАНИВСКАЯ, доктор филологических наук, профессор МГУ, писатель: Этот фильм меня откровенно разозлил, потому что редко увидишь такой слабый фильм с такой блестящей актерской игрой. С моей точки зрения в этом фильме нет ни правды, ни художественной правды.

А.ГОРДОН: Поэтому смотреть?

М.ГОЛОВАНИВСКАЯ: Нет. Жизнь коротка.

МИХАИЛ ДОВЖЕНКО, журналист: Обязательно посмотрите это кино. Это очень хорошее настроенческое кино про жизнь, которое рассказывает о том, что, если вы влюбляетесь, то это очень вредно для здоровья.

А.ГОРДОН: Вы слышали то, что слышали. Илья, у вас есть возможность сейчас как-то повлиять (как будто это спорт, а там – судьи) на многомиллионную аудиторию Первого канала.

ИЛЬЯ ДЕМИЧЕВ, режиссер фильма "Какраки": Вы знаете, один великий режиссер сказал такую фразу, что после того, как режиссер снял, сделал картину, он должен молчать потому, что все, что ты хотел сказать, ты должен был сказать своим творением. Нам легко работалось, мы получали удовольствие, когда делали этот фильм, и я вам желаю того же, что бы вы получили удовольствие.

А.ГОРДОН: Спасибо. Вы все слышали, выньте историю, получите от нее удовольствие, а мы вернемся и обсудим, почему вы правы, или не правы. Оставайтесь с нами.

Обсуждение после показа фильма
А.ГОРДОН: На Первом канале в программе "Закрытый показ" только что закончился фильм Ильи Демичева "Какраки", и мы готовы приступить к обсуждению. Вопреки всем сложившимся в этой программе традициям, зная, что два актера у нас не просто заняты, а востребованы, я хочу сразу опросить вас и отправить восвояси. Это, конечно, Михаил Ефремов и Александр Самойленко.

АЛЕКСАНДР САМОЙЛЕНКО, актер фильма "Какраки": Я не знаю, что будут обсуждать, я, но я шел на этот фильм с огромной опасностью, потому что мне казалось, что ничего не получится. Я знал, что Илюша безумно талантливый человек. Он к кинематографу, казалось мне, не имеет никакого отношения. Да, он творческий человек, да, он продюсер и так далее и так далее. И я шел с опаской, честно говоря. То, что там были замечательные актеры, это само собой, великие актеры – Миша, ты великий.

М.ЕФРЕМОВ: Саша, ты - тоже.

А.САМОЙЛЕНКО: Я тебя сейчас поцелую. Вот. Сережечка, Наташечка – они великие актеры. И я понимал, что актеры вытянут это все, но когда я увидел фильм... Может потому, что я его очень сильно боялся, но мне очень понравился фильм. Я сидел и балдел, как можно балдеть. Причем в чем кайф? Я обожаю, когда актеры не играют, когда они живут. Вот все жили, кроме Мишки там иногда, он наигрывал немножко, но в основном все время жил.

М.ЕФРЕМОВ: Я умер в конце.

А.САМОЙЛЕНКО: Там не было как таковой режиссуры, что режиссер что-то придумал. Он так расслабил актеров, что они получали большое огромное удовольствие.

А.ГОРДОН: Конечно, сдавая чувака органам, можно получить огромное удовольствие.

А.САМОЙЛЕНКО: Я на самом деле очень сильно благодарен Илюшке, очень редко сегодня получаешь от съемочного процесса кайф. Еще Мишечка замечательный, потрясающий, сумасшедший. Оператор. И я там был, к сожалению, очень мало, три дня всего, но получил огромное удовольствие. Спасибо вам большое, мои коллеги, друзья.

М.ЕФРЕМОВ: Как ветеран программы "Закрытый показ", я должен сказать, что мне очень льстило в этой работе. То, что Илья написал сценарий, прислал его мне, а у меня была работа в театре, серьезная работа, он меня, действительно, ждал полгода, пока я освобожусь, чтобы сниматься в этом фильме, что редко случается в кино, тем более - сейчас. И в этом смысле, Илья, спасибо тебе. Тут сложилось такое театральное ощущение во время кинопроцесса. Наверное, потому что Илья - театральный человек. Но это театральное ощущение для артистов очень важно, то есть здесь атмосфера на съемочной площадке присутствовала. Спасибо. И еще я добавлю. Про своего героя я хочу добавить. Удивительное в нем не то, что он влюбился, удивительное в нем не то, что он Гоголя стал читать, удивительное в нем не то, что он стихи писал, удивительное в нем то, что, как мне кажется, то, что он даже не понимает, что он берет взятки. У нас в стране люди не понимают, что они берут взятки. И в этом смысле этот фильм, и то, что это про чиновников, и то, что про эту нашу тему типа дураков и дорог российскую, он, по-моему, - как в жилу.

А.ГОРДОН: Я сейчас обращаюсь к нашим уважаемым экспертам с одним, наверное, непристойным вопросом. Но я, правда, не понял, причем тут Гоголь?

Н.УСКОВ: Интересней, чем, мне кажется, режиссер. Мне кажется, весь фильм соткан из каких-то, действительно, метафор, достаточно пошлых и нелепых. Вот, одна из них – это Гоголь. Можно было ввернуть сюда кого угодно. Мне кажется, Бестужев-Марлинский прекрасно бы смотрелся. Вообще, чем заумней, тем лучше. Я никаких связей с Гоголем не обнаружил. Может быть, я не досмотрел до конца, поэтому.

А.ГОРДОН: А где вы остановились?

Н.УСКОВ: Я остановился на том моменте, когда Михаил Ефремов под страшно пафосную музыку читает стихи девушке. Мне не понравилась музыка. Она меня вывела из себя.

А.ГОРДОН: Но девушка вам понравилась?

Н.УСКОВ: Девушка мне тоже не очень понравилась, мне не понравились стихи. Я вообще сомневаюсь, что какой-либо чиновник может что-нибудь вспомнить кроме какого-нибудь стихотворения Пушкина из пятого класса...

А.ГОРДОН: Вы не знакомы с чиновниками, судя по всему.

Н.УСКОВ: Как-то я себе плохо представляю вот эту вот сцену. Все какое-то пошлое, узнаваемое, тысячу раз виденное, и Гоголь, естественно, программа школьная.

К.СТРИЖ: И с помадкой перебор. Перебор с помадкой. Ну, выстрелит два раза это ружье, ну, тогда...

Н.УСКОВ: Это такая глэм-духовность, мне кажется.

К.СТРИЖ: Тебе тычат уже: "Ты понял, что я имел в виду?"

СЕРГЕЙ ШАРГУНОВ, писатель: Я ожидал, конечно, логического завершения, которое будет связано с тем, что герой вовсе не умрет, а что эта дверь в кладовку откроется и оттуда нам подмигнет Михаил Михайлович, этот замечательный чиновник. Но этого продолжения не последовало. И в этом смысле вопрос "причем здесь Гоголь?" становится риторическим.

Н.УСКОВ: Потому что он умер, видимо, мне кажется.

А.ГОРДОН: Почему Гоголь? Среди нас есть специалист по Гоголю. Не просто человек знает Гоголя, а знает Гоголя наизусть.

Ю.МАНН: Мне кажется, что участие Гоголя, упоминание Гоголя и его участие вполне уместны и закономерны. Вы говорите "Марлинский". Нет, Марлинский тут совершенно не причем.

А.ГОРДОН: При всем уважении к классикам, мы сейчас говорим не о том, не о другом. Мы говорим, причем здесь Гоголь.

Ю.МАНН: Вот я и объясняю. Здесь ничего не предвещает настолько, что вам неслучайно все показалось неожиданным. Очень характерно ваше замечание, ваше восприятие. "Откроется дверь и выйдет герой, наш герой". Или хотя бы подмигнет. На самом деле все не так. Гоголевская сложность не ожидаема, она неожиданна, она чрезвычайно глубока притом, что кажется поначалу примитивной и узнаваемой.

А.ГОРДОН: Скажите мне, Михаил Михайлович, герой этого фильма, он в родстве состоит Акакию Акакиевичу или нет? Это новый маленький человек, даже в ранге чиновника?

Ю.МАНН: Он в родстве состоит не с Акакием Акакиевичем, конечно, но он в родстве, если так можно сказать, с гоголевской художественной манерой. Он отвечает этой манере. "Человеческое слышится везде" – слова Гоголя. Это сказано не об Акакии Акакиевиче, это сказано о героях "Ревизора". Это сказано о тех людях, героях, которые...

А.ГОРДОН: Человеческое слышится везде.

ВИКТОР ПРОНИН, писатель: В фильме Гоголь присутствует своей стилистикой, своей подачей, своими героями. Ведь этот начальник этой конторы или этого отдела министерства, это же чисто гоголевский тип, прямо взятый, может быть, из "Ревизора". Кроме того, вот это вот застолье их – это чисто гоголевское роскошество, описание гоголевских обедов, это совпадает с тем, что здесь есть. Эти раки или омары, которыми угощает этот герой красавицу принцессу. Опять гоголевская идет штука. Эта подача этих туфелек – это же чисто гоголевский прием, чисто гоголевское восхищение конкретным предметом, гусем ли на столе в "Мертвых душах" или эти туфельки, которыми они оба восхищаются – это чистый Гоголь. Поэтому Гоголь - совершенно не чужой в этом фильме.

М.ГОЛОВАНИВСКАЯ: Мне кажется, что Гоголь здесь при чем в другом смысле. Русская литература становится такой же модной вещью, как и суши, омары, ботинки Берлути и вся эта другая бесконечная пошлость, в отличие от русской литературы, которая свойственна здесь в гротескном виде жизни незаконно богатых людей в России, где все чаще приходится сталкиваться с такой попсовой модностью Пушкина, Тургенева, Достоевского и вот теперь Гоголь. Гоголь здесь причем? Он как суши.

Е.КОНЧАЛОВСКИЙ: Я сейчас послушал и понял, при чем тут Гоголь немножко. На самом деле, мне кажется, что Гоголь очень при чем, именно в контексте современной жизни потребительской. Не так давно я решил, абсолютно, вот как вы сказали, не поесть суши, а почитать Гоголя, и не смог. Если честно, я остановился на первой странице, потому что потерял мысль в сложносочиненном, подчиненном предложении. Но мне кажется, что Гоголь здесь при чем именно в той части этой картины, как я сказал, про многослойность, при абсолютной простоте и таком жестком достаточно гиперреализме, при этом в этом фильме присутствует гипертрофированная гиперболизация, я не знаю. И, мне кажется, что это роднит это кино и нашего героя с Гоголем. И, мало того, я этого героя, Михаила Михайловича люблю, так же, как я могу любить иногда не вполне симпатичных героев Гоголя.

К.СТРИЖ: Это очень актерское кино. Мы сейчас не будем обсуждать, наверное, мы же обсуждаем кино, режиссерскую работу, правильно? Мы обсуждаем сценарий, я не знаю, идею какую-то, потому что я на секундочку представляю вместо этих артистов, в данном случае, моего любимого, я уже говорила, Миши Ефремова, какого-нибудь другого артиста, и все разрушается совершенно.

М.ДОВЖЕНКО: Ничего подобного.

К.СТРИЖ: Это будет совсем другое кино, это будет про другое кино.

А.ГОРДОН: Не просто разрушается, а меняется положение лиц, просто.

М.ДОВЖЕНКО: Я очень хорошо представляю на месте Михаила Ефремова, например…

А.ГОРДОН: Например, Олега Даля, Михаила Борисова. Например.

К.СТРИЖ: Боярского.

М.ДОВЖЕНКО: Я очень хорошо представляю Калягина.

А.ГОРДОН: Калягина, да. Но он уже играл в таких фильмах.

М.ДОВЖЕНКО: Да. А когда пошел этот лифт Минсельхоза, который мне очень нравится, мне просто показалось, что сейчас в этот лифт войдет Калягин и вот эта прохиндиада начнется. Прохиндиада мне очень хорошо представилась в начале этого фильма. Я получил удовольствие оттого, что я начинаю смотреть фильм...

К.СТРИЖ: Так вот то, о чем говорили, про взятки, что это открывается, что как они берут, как они... Там классика была.

М.ДОВЖЕНКО: Мне показалось, что Гоголь здесь вот при чем. Что это фильм абсурда, то есть это такое кино абсурда, в котором не надо искать прямые параллели с Акакий Акакиевичем и так далее.

А.ГОРДОН: Стоп, стоп, стоп, а в чем абсурд-то интересно? Нас ведет от начала до конца по биографии героя. Нам выстраивают абсолютно, мотивируют все линии его поведения, нас заставляют пройти все его пути. Там нет ни грамма абсурда. То, что у меня не сошлись концы с концами, так же, как они, начиная со второй части картины, когда была брошена игра хороших и плохих чиновников, когда мы уже поняли, что он не выучит китайский язык и не научится плавать, когда мы про его характер поняли и про семью уже поняли в двух чертах все, когда появилась эта девочка, дальше автору (а, по-моему, сценарий очень плохой, там драматургии нет никакой) стало непонятно, что сделать с героем. Понятно, что убить его надо, потому что задача ставится, как же, это трагикомедия, надо убить героя, но как? На мой взгляд, никакого абсурда здесь нет, здесь есть последовательное пристальное внимание к несуществующему персонажу, к выдуманному до кончика ногтей, к придуманному. Поэтому он и воплощен-то был… Я почему вмешался в этот разговор, только потому что его сыграл гениальный русский актер. Любой другой актер на его месте сразу бы выдал картонность всего этого повествования от начала до конца. Теперь спорьте.

Н.УСКОВ: И как раз возвращаясь к Гоголю. Гоголь большой реалист, реалист в деталях, прежде всего, скрупулезнейший реалист. Здесь все детали лживы, вот все от начала до конца лживое. Совершенно немыслимое заседание в министерстве.

А.ГОРДОН: Не лживо – потому что плохо придумано. Знаете, я знаю одного чиновника, который сочиняет стихи, мы все его знаем, одного чиновника. Он никогда их не публикует, он иногда дает рок-группам их играть, но это другой чиновник.

С.ШАРГУНОВ: На самом деле, непонятно даже в финале, когда мы наблюдаем этот приход в тюрьму, это совершенно никак не коррелируется с действительностью. Нет подобных визитов в тюрьму, так они не организуются, нет подобного антуража в камерах и так далее. Зачем это делается, этот выдуманный мир? Его нельзя назвать абсурдистским, здесь нет какой- то утопии, здесь нет такой глубокой метафоры. Что-то неточное, просто - неточное.

К.СТРИЖ: Если был бы не мой любимый артист, я бы даже не досмотрела до конца этот фильм, абсолютно точно. Я себя поймала на том, что я чисто с актерской точки зрения наблюдала, думаю: "Это как же Миша, гениальный Миша, как он это может оправдать, и как он может этого героя в себя вселить и быть в этом органичным как собака в самом хорошем смысле?" Я наблюдала именно за актерской игрой.

Ю.МАНН: Только великая тайна Гоголя, что заставляет вселиться в вас таких героев и заставляет их полюбить. Смысл фильма и смысл художественного произведения - не в сохранении деталей. Помните школьное объяснение - верность детали и так далее? А в сохранении глубокой логики, глубокой психологической логики, в которой и рождается этот абсурд. Поэтому я думаю, что, опять, простите, Гоголь, все вот эти гоголевские традиции оправданы, и сравнения тоже оправданы.

А.ГОРДОН: Хорошо, может быть и такая точка зрения. Только я не могу понять, чем глубокий абсурд у 45-летнего человека, который находится на неприятной ему, но доходной должности, который берет взятки, как сказал главный герой, не зная, что он их берет, который пытается быть хорошим, не просто хорошим, он пытается быть лучше, чем он есть, он пытается научиться плавать, выучить китайский язык (вдруг пригодится), он не просто влюбляется в девочку, да? Он пытается помочь ее горю, и он неизбежно помирает. Ребята, мы о каком времени говорим? Мы о каком чиновнике говорим? О каком человеке? Кто это? Покажите, предъявите мне этого человека.

Ю.МАНН: Наверное, можно и предъявить, если поискать.

Е.КОНЧАЛОВСКИЙ: В чем необходимость предъявлять этого человека? Вот я, например, считаю, что абсурд...

А.ГОРДОН: Потому что если возникает познавание, не возникает импатии. Не возникает импатии, и я смотрю на этот фильм как на некую конструкцию, которая признана заменить жизнь, и не заменяет.

Е.КОНЧАЛОВСКИЙ: Абсурд заключается в существовании этого человека таким образом, каким он существует, с его бедами, с его радостями, с его каждодневными занятиями, с его абсолютно нулевым выходом. Он ничего не производит, у нас таких людей очень много, которые ничего не производят совершенно, но при этом страдают, любят и умирают. Я, например, не ожидал, если честно, что он умрет. Вот, не думал, не гадал, никак не ожидал такого вот конца. Как кузнечик.

А.ГОРДОН: А я знал.

С.ШАРГУНОВ: Я-то был уверен, что его с взяткой возьмут.

М.ДОВЖЕНКО: Девушка его разводит. Я ожидал такого.

Е.КОНЧАЛОВСКИЙ: Но абсурд для меня заключается именно в существовании такого вполне понятного человека, который ходит вокруг нас или ездит среди нас - достаточно много.

НАТАЛЬЯ ВДОВИНА, заслуженная артистка России, актриса фильма "Какраки": Мне очень хочется сделать замечание, скорректировать. Невозможно так говорить. Это, на мой взгляд, замечательный фильм, рассказан определенным языком. Вы говорите: "Если бы сыграл другой артист". Как это вообще возможно? И мне кажется, что не случаен выбор артиста почему? Потому что в Мише сочетается трагикомический... Линия этой картины была трагикомическая чем? На Мишу в самом начале смотреть... Ты действительно не предполагаешь, что может быть таким финал. И поэтому мне кажется, история очень глубокая. Почему? Потому что можно рассказать и чеховской стилистикой, можно рассказать и гоголевской стилистикой, и тема этой картины прекраснее почему? Некий "человек в футляре", есть защита у него. Она заставляет думать о том, что мы все очень не защищены, и у каждого из нас, в этой аудитории сидящих, будет свой финал, совершенно непонятный, каким он будет, несмотря на то, какие у нас есть наши футляры, в которых мы живем.

А.ГОРДОН: Вы знаете, почему возник сразу разговор о Михаиле Ефремове? Потому что ни один другой актер, из тех, кого я знаю сегодня, не оправдал бы настолько слабый сценарий. Это был бы провал окончательный и бесповоротный.

К.СТРИЖ: Сценарий благодаря его актерской работе приобрел какой-то смысл.

А.ГОРДОН: Ни сценарий, ни решение вокруг этого сценария не позволяют актеру существовать в этих обстоятельствах. Михаил Олегович и то не вытянул, и то не справился, с моей точки зрения. Могу указать четыре прокола актерских. Ставка на Михаила Олеговича такая же, как на оператора, который вывезет, как на тему, которая прозвучит. Полгода режиссер ждал актера почему? Потому что он понимал, что без него невозможно. Не потому, что привидился и все, другого не хочу... А потому что не потянет другой. Там нечего тянуть.

М.ДОВЖЕНКО: Нельзя рассматривать этот фильм, только рассматривая одного актера, который вытянул. Вы скажите о музыке, которая совершенно великолепна в этом фильме.

Н.УСКОВ: Ужасная музыка. Чудовищная.

М.ДОВЖЕНКО: Там титры пошли минуты с третьей, и слушая вот эту музыку до того, как появилась в титрах автор музыки, я подумал: "Слава Богу, наконец-то в наших фильмах появилась приличная музыка, которую я привык слушать в фильмах, которая очень похожа на музыку Петрова почему-то, по-моему, похожа на музыку Артемьева". И тут на тебе: в титрах Эдуард Артемьев. Спасибо.

А.ГОРДОН: Нет, как все остальное похоже в этом фильме на все остальное, вот в чем проблема.

М.ДОВЖЕНКО: И этот фильм не надо рассматривать в комплексе. Не надо рассматривать одного Ефремова, надо рассматривать музыку, режиссера, оператора, и вот это вот настроение, которое все вместе.

А.ГОРДОН: А не получается, не получается.

Е.КОНЧАЛОВСКИЙ: Мне кажется, что наоборот, комбинация элементов... То есть, на мой взгляд: какая разница, не нравится сценарий, вот есть хороший актер, но комбинация элементов дает.

А.ГОРДОН: Нет. Комбинации нет.

Е.КОНЧАЛОВСКИЙ: Нет – это ваше мнение. Я лично считаю, что она есть. Может быть, действительно, другой артист бы не сыграл это, но недаром же режиссер ждал этого актера. Я ничего плохого не вижу в том, что бы из каких-то элементов, которые сами по себе могут ничего не представлять из себя, в хорошем смысле этого слова, получается нечто целое.

В.ПРОНИН: Кто-то сказал еще о неожиданности финала. Иного финала быть не могло. Потому что все, за что он брался, везде у него был, грубо говоря, облом. Китайский язык – это просто смешно, две фразы. Он учится плавать – у него не получается. Он влюбляется в девочку – она уходит. Он берет взятку – и ту он не может взять по-человечески, чтобы остаться неуязвимым. Да, первый раз он взял удачно, где-то назначил, а тут просто получение взятки, он увлеченный этой девушкой, потерял бдительность, и уже в кабинете в своем... И тут он потерял, он попал в эту темницу, и там ему выхода больше никакого не было, он не мог уже оттуда выйти живым.

А.ГОРДОН: Вы знаете, вы сейчас рассказываете очень примитивную, очень литературную, никакого отношения к нашей действительности не имеющую, и я вообще не понимаю, зачем автору рассказывать эту историю? Он отождествляет себя с главным героем? Очевидно, что нет. Зачем ему? Это что, это проповедь? Это исповедь? Что это?

И.ДЕМИЧЕВ: Очевидность в чем здесь?

А.ГОРДОН: Очевидность в несовпадении внешних и внутренних психофизических данных вашего героя и ваших.

И.ДЕМИЧЕВ: Почему? С чего вы это взяли?

А.ГОРДОН: По кочану, потому что фильм - не искренний? Потому что если бы я дал десяти человекам, которые могут снимать кино или не могут, не важно, этот сценарий, девять из них сняли бы так, как сняли вы, то есть, там личного посыла нет никакого, там нет никакой индивидуальности. Простите, что я говорю резкие слова, но это мертвое кино.

М.ГОЛОВАНИВСКАЯ: Хотелось бы сказать, чего этому фильму не хватает до того, чтобы быть абсурдом, – иронии. Там собраны все штампы, которые есть… Гениально абсурдная песня "Как удивительны в России вечера" Жечкова. Там собраны все штампы, которые существуют, но это сделано так внаглую, так в лоб, с такой иронией, что одни эту песню любят за то, что она вызывает у них какие-то сопливые чувства, а другие любят за то, что это потрясающий абсурд. А так вы настолько искренне верите, извините, в эти пошлости, к которым вы почему-то так серьезно относитесь, что поэтому это и не абсурд, и не мелодрама, и не чиновник, и не взятки, и не девушки, и ни его жена в шелковом халате.

К.СТРИЖ: И не кризис среднего возраста.

М.ГОЛОВАНИВСКАЯ: И даже не Михаил Ефремов в хорошей роли. Спасибо.

С.ШАРГУНОВ: Вы знаете, все-таки это режиссерский дебют, и я, конечно, здесь увидел некоторые движения в сторону живого, из плоти и крови героя. Но при всем при том, я бы хотел сказать о некоторой несуразности, в том числе, по формату фильма. На семидесятой минуте практически ничего не случается. И эта линия с конфетами, и с тем, что сын подменяет конфету почему-то виноградом, и что дальше?

М.ГОЛОВАНИВСКАЯ: Может, это продукт плейсмент?

С.ШАРГУНОВ: И этот бассейн, затянутый бассейн, где показывается долго, в стиле вот такого очень унылого соцреализма как кто купается, плавает, эта перекличка, эта баба тренерша в бассейне. И что, куда?

Н.УСКОВ: Вы с утра в бассейне были? Там же вообще нет людей, то есть это какая-то...

С.ШАРГУНОВ: Потом эта вечеринка с цыганами. С какими-то такими штампованными, предсказуемыми. И что? Я кстати, встретил некого Акакия Акакиевича в этом фильме. Пожалуй, конечно, Акакий Акакиевич в этом фильме – это вот этот юбиляр, это человек, чей день рождения отмечается, вот это действительно несчастный... Но опять-таки, линия не продолжена, она обрывается полностью. А линия этой женщины. Для чего все это рассказывается? Женщина, которая его отвергает, и при этом со своим начальником милуется в машине с мигалкой. Ну и что? Я не увидел некой логики и сверхзадачи во всем этом.

М.ДОВЖЕНКО: Нужно взять вас, наших визави во главе с Александром сейчас, которые, как герои фильма "Я шагаю по Москве", хотите найти в этом фильме правду жизни.

С.ШАРГУНОВ: Да хотя бы атмосферу.

М.ДОВЖЕНКО: Я очень обрадовался, смотря этот фильм. Я увидел фильм, который очень похож на мои любимые шпаликовские фильмы, где он выступал либо в качестве сценариста, либо в качестве режиссера, например, "Долгая и счастливая жизнь".... Я очень люблю эти фильмы почему? Потому что там создает... Этот фильм мне показался в той же стилистике сделанный, потому что ты смотришь этот фильм, и ты видишь, и ты смеешься над этими людьми, которые ищут правду жизни, которые ищут состыкованность каких-то элементов в фильме.

А.ГОРДОН: Кто ищет правду жизни в этом фильме, скажите мне?

М.ДОВЖЕНКО: Да вы ищете, вы ищете и не находите.

А.ГОРДОН: Значит, я живой человек, я ищу правду жизни. А чего ищет герой фильма?

М.ДОВЖЕНКО: Не так надо смотреть этот фильм. Нужно смотреть в целом.

К.СТРИЖ: Он весь разорванный, понимаете? Поэтому мы пытаемся найти хоть что-то.

М.ДОВЖЕНКО: И в конце вы понимаете, что вы приходите к трагическому концу - как всегда было у Шпаликова, и так происходит у Демичева тоже.

К.СТРИЖ: Да нет там трагического конца. Там и смерть понарошку, она не страшная.

М.ДОВЖЕНКО: А какой вы ее хотите в этом фильме?

Ю.МАНН: У меня такое впечатление, что мы смотрели разные фильмы. Я тоже хочу сказать о том, что неожиданность, так сказать, парадоксальность - в том, что он учит китайский язык как будто бы, но во всем этом есть логика. Когда все это складывается в единую картину, ты понимаешь, конечно, возможны и другие варианты, и жизнь в том-то и состоит, что возможны другие варианты.

А.ГОРДОН: Вы знаете, я понял, что мы не разные картины смотрели. Но вы смотрели не кино, вы считывали некие контексты, которые, так или иначе, сопряжены с вашим образованием, с ваши опытом, с вашей культурой. И вы размещали по полочкам то, что вы видели, и в результате у вас возникло некое впечатление. Я пытался смотреть фильм, то есть непосредственно произведение, то, что нам предоставляет по своим правилам сделанным автор. И больше всего меня взбесило в том, что это дебют. Дебют может быть каким угодно - нелепым, тупым, взахлеб, восторженным, должны вылетать пробки, должны рушиться города, человек может снимать полную похабщину и отсебятину, но настолько выверенного, настолько ожидаемого дебюта быть не может. Значит, это не автор перед нами, а кто-то другой. Вот кто, давайте разберемся после рекламы.

А.ГОРДОН: Как бы Первый канал, как бы программа "Закрытый показ", как бы Александр Гордон приветствует вас в студии при обсуждении как бы фильма, который называется "Какраки". Извините, может быть, я специально нагнетаю. Да, нет, не специально. Потому что меня этот фильм возмутил. Возмутил до глубины души по трем причинам. Действительно подставлен хороший актер, подставлен в условия, при которых, чтобы остаться хорошим актером, нужно совершить такой подвиг колоссальный. Во-вторых, там сделан как бы анализ нашего общества, включая самые разные его слои – от самых до самых, да? И, в-третьих, а что – как бы кино – почему бы нам не поиграться в это? Когда это кончится, ребята? Мы действительно здесь пытаемся говорить о сущностях в вещах. У нас потерялись общие смыслы. Сейчас я даже и этого назвать не могу, потому что лукавят и те, и эти. Эти должны были бы браниться в четыре раза больше, а эти вообще не приходить на защиту этого чудовища. Ребята, сколько можно? Давайте поговорим, что происходит в кино? Кто этот герой? Причем здесь мы? Зачем это автору? И какого черта мы здесь это обсуждаем?

СЕРГЕЙ КОЛТАКОВ, актер фильма "Какраки": В океане бесправия не бывает острого порядка. Мы живем в стране, которая для меня лично – это абсолютная психушка. Это клиника. И возьмите реально любую историю, любое проявление наше – это клиника, нас надо лечить. А вообще, по моему мнению, и я это предлагал давно – надо засыпать нас дустом лет на сто и дать отстояться. И, может быть, что-то проявится божье, достойное, хорошее, нормальное. Вот, смотрите, тут - якобы против, тут – непонятное за. Чего добиваемся? Некой природы, которая нас должна от имени искусства просветить и наладить. Мы такие, какие есть. И нечего от нас требовать того, чего в нас нет. Вот, сидят, философствуют. Один мальчишка хочет показать, что он в литературе силен. Другой хочет показать где-то, что он знаток и так далее, и так далее. Понимаете, нельзя добиваться того, чего нет. И правильно сказал кто-то, вот, справа, там, или слева – неважно совершенно – трогает это или не трогает. Так, замечательно. Чего мы решаем тогда? Бесит – значит, трогает. Еще как трогает. Вот, парень говорит, что там он не получил удовольствия. Правильно, не онанистический это сеанс! Удовольствия не получишь. Получишь раздражитель! Значит, как часть того, что называется искусством – это и должно...

А.ГОРДОН: Смотрите, у нас тогда, с вашей точки зрения, не психушка, а виварий, потому что мы все - собаки Павлова. Приходит экспериментатор, нажимает на клавишу, мы получаем либо удар током, либо ток на нейрон, который удовольствие нам доставляет. И всe.

С.КОЛТАКОВ: Действительно, вы правы, что много снимают те, у кого нет ни профессии, ни... Но это тоже часть нашей жизни, понимаете? Люди пришли, которые управляют предприятиями не по адресу!

А.ГОРДОН: Век троечников, вы понимаете?

С.КОЛТАКОВ: Но я хоть благодарен человеку за то, что он рассказал о том, о чем мы все давно мечтали – о человеке. Пусть, он не получился. Пусть он такой. Пусть он из наших рядов, пусть, он такой недоделанный. Я тоже играл. Там, у меня маленькая роль. Ну, абсолютный идиот! Но я других начальников не видел, понимаете?

М.ДОВЖЕНКО: Я, кстати, соглашусь. Потому что вообще вот этот кабинет начальника этого, в котором мы увидели эту шкуру медведя... Мы увидели вымпел с Лениным, увидели хоругви какие-то, увидели Андреевский флаг. Вот этот бред, который вы пытаетесь анализировать, это анализировать невозможно. А начальники, действительно, такие.

Н.УСКОВ: Да не такие они! Вообще не такие.

К.СТРИЖ: Это даже не карикатура на начальников.

Н.УСКОВ: Это не похоже, не карикатура.

М.ДОВЖЕНКО: Это жизнь наша с вами.

Н.УСКОВ: Да не наша это жизнь. Все насквозь лживо просто.

М.ДОВЖЕНКО: Она из этого абсурда состоит, понимаете? Из этих несостыкуемых вещей, которые анализировать нельзя.

А.ГОРДОН: Скажите мне, пожалуйста… Смотрите, если это прием, то я отменяю все свои слова, бросаюсь в ноги к режиссеру и говорю, что лучше я ничего не видел! Если это прием. Но! Михаил Ефремов в той же самой сцене играет в абсолютно бытовой, достоверной, чуть-чуть с его этими фокусами, которые мы все знаем, но без штампов, органики. Вы, видимо, с настояния режиссера играете широко, театрально и по-гоголевски. Все остальные за столом не знают, что им делать. Потому что одна замечательная актриса, она пытается и там урвать чуть-чуть, то есть быть органичной, и, в то же время, быть в стилистике. Все остальные актеры, так скажем, номинально, они вообще не понимают, где они находятся. И в этом смысле я говорю: "Нет, ребята, давайте, хорошо, объявите мне правила игры – с самого начала, с первого кадра, с названия – объявите мне правила игры! Я благодарный зритель, я готов жить по вашим правилам". Вы сами до конца не знаете ни правил, ни зачем, ни для кого, ни почему, а самое главное, нет внутреннего убеждения, как вы это делаете? И вы предлагаете взрослым людям (извините, я себя считаю взрослым человеком), смотреть это и серьезно обсуждать? Да у меня кроме негодования и слюней ничего не возникает. Это детский сад просто, от начала до конца, и Миша Ефремов не спасает. Он потрясающе играет, но он не спасает.

Н.УСКОВ: Я злой-то почему? Потому что я вчера два часа угробил на эту бездарность, и сегодня два часа гроблю. Вот почему я злой.

К.СТРИЖ: Кто-то сказал, что это приемы и так далее, и что мы смотрели разное кино или наша сторона ищет правду жизни в этом абсурде. "Покровские ворота", правила, по которым мы живем, они абсолютно абсурдны, но они выдержаны всеми интонациями. Две серии, и прекрасно, и как одно мгновение, да? Вот, потому что мы сразу понимаем: "Ага, вот это такие предлагаемые обстоятельства, вот такая органика"...

С.ШАРГУНОВ: Да, как бы единый закон стихосложения.

К.СТРИЖ: Да, да, да. И я начинаю тоже после этого фильма какое-то время так же говорить, потому что все это заразительно. Здесь я, может быть... Саша очень хорошо, просто лучше меня говорит, выражает мысль, вот в чем дело. Нет, это у тебя работа такая. Я не могла понять, наблюдала за артистами и так далее, мне было интересно, как он искал, Миша искал эту органику, чтоб она была единой линией на всю картину, чтобы он везде был в одном жанре, что нельзя сказать, кстати, об окружающих, не менее прекрасных актерах в этом ансамбле.

М.ДОВЖЕНКО: Мы настолько привыкли к такому клиповому сознанию, когда нам нужно за три минуты все понять.

К.СТРИЖ: Я говорю про "Покровские ворота", про две серии.

М.ДОВЖЕНКО: Нет, вот и я про две серии сказал, да? Что мы сейчас просто не высидим эти две серии, как мы смотрели Казакова две серии, да?

К.СТРИЖ: Нет, этот фильм очень затянут. Он очень затянут.

М.ДОВЖЕНКО: Поэтому режиссер понимает, что нужно сразу дать этот главный образ, который будет читаем, а все остальные, действительно, персонажи, они - одним штрихом, и так далее, и так далее. Вот если хотеть их дальше рассмотреть, как это пытается сделать Гордон, тогда кино не понравится. Если позволить режиссеру сделать такую...

А.ГОРДОН: Вы сами себе противоречите. Почему? Потому что если бы режиссер был настолько грамотен в зрительском восприятии, он не давал бы фильму быть головастиком. Там нет ни одного драматургического события. Первое, главное, исходное драматургическое событие – это герой не умеет плавать, не может научиться и плачет над ним. Окончание его сквозного действия (извините, что по школе) – это смерть от неведомых причин. Так бывает, когда художник доходит до высокого косноязычия. А здесь вместо высокого косноязычия - детский лепет. И вы пытаетесь меня заставить поверить в этот детский лепет как в высокое косноязычие? Ребята, ну давайте глаза-то откроем.

М.ДОВЖЕНКО: Мы своим друзьям иногда позволяем делать какие-то вещи, да? Мы позволяем им опаздывать на полчаса, мы на них не злимся за это, да? Позвольте режиссеру сделать такое кино. Вот вы либо позволяете это ему с самого начала, либо не позволяете.

А.ГОРДОН: Нет, не позволяю.

М.ДОВЖЕНКО: Меня подкупило в этом фильме сразу настроение, музыка. Музыка меня подкупила в этом фильме. Я захотел его смотреть до конца, все.

С.ШАРГУНОВ: Меня задавили эти ботинки. Вот ботинки эти зачем, к чему? Бесконечные ботинки, рассматривания ботинок, покупки.

И.ДЕМИЧЕВ: Извините, пожалуйста, я просто два слова скажу. Вы так просто все время – Гоголь, я уже сижу, молчу и решился все-таки сказать. Вы поймите, по поводу Акакия Акакиевича и вообще вся эта история то, что... Вы там решили для себя, что там есть Акакий Акакиевич.

А.ГОРДОН: Да ладно, там герой хоронит Гоголя, вообще, о чем вы говорите?

И.ДЕМИЧЕВ: Подождите секундочку, он не хоронит, он просыпается в его жизни. Это две разные вещи. А по поводу ботинок - очень простая история. Если вы возьмете жизнеописание Гоголя и внимательно прочтете, то вы увидите, что половина его писем написана про ботинки. Он все время пишет, какие сапоги носят в Петербурге, "я купил себе новые сапоги"...

С.ШАРГУНОВ: То есть, все-таки, Гоголь, да? Все-таки Гоголь.

И.ДЕМИЧЕВ: Он был помешан на них, да. Но здесь проснулся в его жизни не Акакий Акакиевич, а проснулся Гоголь как человек. Как образ, образ всего, что в нем находится внутри.

А.ГОРДОН: Замечательные педагоги в Щукинском училище, говорили так: "Это, милый, в программке надо писать". Это из фильма не следует никак абсолютно.

М.ДОВЖЕНКО: Вы сейчас зря начали говорить про Гоголя вот так, потому что я сейчас на ту сторону перейду после этих слов.

А.ГОРДОН: Да, я надеюсь, не только вы. Я надеюсь сагитировать сейчас всех туда, потому что это недоразумение просто. Раз уж мы снова про Гоголя, давайте посмотрим, что по этому поводу думает журнал "Сеанс".

В классическом советском кино герой мог быть только горяч и молод, он рвался на стройки века, бежал в Тайгу от расслабляющей родительской опеки, рубил детской шашкой опостылевшую мебель, читал Маяковского, был революционером, реформатором, человеком действия. Впоследствии этот молодой прекраснодушный и часто чересчур прямолинейный человек прописался в картинах киностудии имени Горького. Там его отлили в полный героический рост из высококачественной пластмассы, лишив какой бы то ни было связи с реальностью. Этот беспечный и лихой молодой человек, часто на коне и всегда с огнем в сердце уже не интересовал зрителя, переставшего узнавать на экране себя.
Тем временем действительность выдвинула на первый план пассионария принципиально иного сорта, в меру симпатичного человека без свойств, жалость и симпатия к которому уравновешивались отчетливым презрением к его манере жить и обтяпывать дела. Главный герой фильма "Какраки" Михал Михалыч продолжает эту линию, и даже более того, встраивается в большую русскую литературную традицию, даром, что снятся Михал Михалычу похороны Николая Васильевича Гоголя.
Представитель чиновничьего планктона, сыгранный Михаилом Ефремовым, по-своему обаятельный мужчина, добрый семьянин в поисках юношеской романтики. Секрет его обаяния в милых черточках, любимых конфетах, нелепых походах в бассейн, курсах китайского языка.
Эти экскурсы в жизнь безымянного системного винтика – самая увлекательная часть фильма. Михал Михалыч сам дух нашего времени, не страшного, не бесцельного и не признающего трудных путей. Стоит герою совершить поступок, и он погиб. Не случайно партия влюбленного взяточника досталась именно Михаилу Ефремову, долгие годы оправдывавшему абсурд новейшей русской жизни, играя незадачливых, но симпатичных героев второго плана. Для большого артиста Ефремова Михал Михалыч – первая за долгие годы главная роль, и это, пожалуй, самый светлый момент в довольно грустной истории одетого в шинель и усаженного в дорогой экипаж современного Башмачкина.

А.ГОРДОН: Пока показывали сюжет, я остыл немножечко. Просто меня возмутило вот что. Бывают фильмы наглые, скучные, тупые, бездарные, талантливые, гениальные. А это - хилый фильм, понимаете? Он хилый. Мы просто здесь уже не раз обсуждали возможности и способности, их сочетание. Мне кажется, что в этот раз мы обсуждаем какую-то патологическую взвесь того и другого, правда. Возможностей тьма, а способностей - ну никаких. Простите, ради Бога, что думаю, то и говорю.

М.ГОЛОВАНИВСКАЯ: Мне хотелось бы сказать, что этот фильм, как и этот сюжет, страшно циничные. Потому что цинизм здесь заключается, собственно, в том отличии, которое есть между менеджментом и искусством, да? В менеджменте, если взять много разного хорошего и умело организовать, то получается нормально. А в кино, если взять много разного хорошего, но не положить никакого содержания, получается страшно цинично. И такое впечатление, что вы, уважаемый режиссер, немножко держите нас за дураков, что мы в состоянии взять обертку, не обратив внимания на то, что там вместо конфетки, по крайней мере, пустота, да? Вот это я считаю цинизмом.

В.ПРОНИН: Мне кажется, то, что мы видели, это другой жанр, это исторические сломы, это поднятый народ на революцию, на переделку мира. Это другой фильм, это другой жанр.

А.ГОРДОН: А чем поднятый народ от опущенного отличается, скажите мне?

В.ПРОНИН: Это забавная история, она снята иронически вся. И требовать от нее глубоких мыслей просто не надо. Это другой жанр. Разве можно сравнивать с этими фильмами? У них другая задача была.

А.ГОРДОН: В чем ирония фильма-то? Укажите мне моменты ироничного отношения к главному герою.

В.ПРОНИН: Сцена с туфельками. Это ирония.

А.ГОРДОН: В чем? Мы только что слышали, что это цитата из Гоголя. Что Гоголь так любил обувь, что это вот... Что купить три размера для того, чтобы потом подошел один – это ирония?

В.ПРОНИН: Это не совсем так.

А.ГОРДОН: Это практика.

Н.ВДОВИНА: Мне кажется, ироничное отношение самой жизни, к людям.

В.ПРОНИН: Сцена в бассейне – это ирония, сцена с этой девочкой в книжном магазине – это тоже ирония. Это не всерьез.

А.ГОРДОН: Значит, мы по-разному понимаем иронию.

С.ШАРГУНОВ: Вы знаете, чем бы мог быть этот фильм? Этот фильм мог бы быть таким киножурналом "Фитиль". Это было бы очень мило и забавно. В общем-то, это вот то ли "Фитиль", то ли "Ералаш". И в этом смысле я как раз высказываюсь скорее комплиментарно. Главное, что меня удручило, – это все-таки затянутость, вот эта неимоверная тоскливая длиннота, которая относится к каждому из символов, к каждому из образов. Вот это, конечно, удручает больше всего.

М.ДОВЖЕНКО: Вы знаете, "Фитиль" в свое время был гораздо качественнее, чем последующие показанные после него фильмы.

К.СТРИЖ: Это могло бы быть, если бы. Если бы - много, много. Я по жанру, имела в виду.

М.ДОВЖЕНКО: О чем сейчас подумалось? О том, что мы сейчас рассуждаем об этом фильме, как о фильме, сделанном в совершенно другое время. Мы живем в сытое спокойное время, в котором искусство не создается. Мы живем в спокойной сытой Москве. Зажравшейся Москве вот с такими начальниками.

Н.УСКОВ: С другими абсолютно, потому что этот начальник ни на кого не похож.

М.ДОВЖЕНКО: Мы ждем того, что вот в этом сытом обществе будет создаваться искусство. Если мы этого ждать перестанем, то такие фильмы нас будут радовать, искренне радовать. Вот я этого ничего не жду, именно такие фильмы меня очень радуют, правда.

А.ГОРДОН: Сейчас прозвучали самые страшные слова, из всех, что я слышал, да.

М.ДОВЖЕНКО: А вы не думали никогда об этом?

К.СТРИЖ: У меня мурашки пошли от ваших слов.

М.ДОВЖЕНКО: Вот это - честные слова. Вы никогда себе в этом не признавались?

А.ГОРДОН: Какие это честные слова? Вы-то, откуда знаете, так это или не так?

М.ДОВЖЕНКО: Я так думаю просто.

А.ГОРДОН: Вы так думаете, не имея к этому никаких оснований. И у вас нет для этого ни знания, ни статистики, ни пробы, ни таланта, простите.

М.ДОВЖЕНКО: А знаете, мы можем в это либо верить, либо не верить. Я в это верю, все.

А.ГОРДОН: Как вы можете говорить про это сытое время, когда в нем живут и умирают люди так же, как во все другие времена? Как вы можете говорить про то, что у нас нет художников, когда я знаю их, не то, что поименно, знаю страдания художников сегодня и вижу вместо того, чтобы дать возможность им... А кино - это производство, заметьте. Я вижу сытое наблюдение за жизнью, которое выдается мне за искусство, и в этом смысле вы правы. Если не ожидать ничего другого, то это блестяще. Это блестящий циничный посыл человека, который... Нет, смотрите, значит, как всегда, есть две возможности заниматься искусством. Первая: занимаясь, когда не можешь не заниматься, а вторая: а чего бы не заняться. Вот это "чего бы не заняться" сегодня не просто приобретает возмутительные формы, а еще и пытается найти человеческое лицо. И такой спекуляции на большом актере я не видел.

Е.КОНЧАЛОВСКИЙ: Александр, вы так яростно с этим не согласились. Мне кажется, что сентенции относительно того, что это не кино или хилое кино, или слабое кино, или сильное кино, и прекрасное кино – это все равно, на самом деле, только всего лишь одно мнение, такое же мнение, как нашего коллеги. Поэтому, мне кажется, что все-таки кто-то находит в этом кино что-то для себя. Когда речь идет о такой вещи как кино, кто-то может считать это произведением искусства, кто-то может не считать это произведением искусства, кто-то может это считать циничной профанацией, как угодно. Но мне кажется, что именно поэтому это кино и надо посмотреть. Вы знаете, вокруг "Аватара" я одно единственное мнение слышал, когда моя жена Люба Толкалина сказала: "Это кино надо запретить, я буду писать Кэмерону". Честное слово. Про "Аватар" - все понятно, все понятно. Да, каждый человек в нем что-то найдет для себя. Мне лично понравился креатив этой картины, там, и так далее. А вот это кино надо посмотреть для того, чтобы так яростно говорить как вы, что это не кино, что это профанация, что это сытое наблюдение, можно понаблюдать, можно не понаблюдать, и так далее. А вот кому-то это кино может понравиться и тронуть.

В.ПРОНИН: Это не зажравшаяся Москва, это зажравшиеся взяточники, о них речь идет. Это не вся Москва такая, ходит и питается в ресторане "Яр".

Е.КОНЧАЛОВСКИЙ: Может быть, есть некий дисбаланс в этой картине, безусловно. Я не знаю по какой причине. Ну кто этим и не грешит? И у больших художников бывает дисбаланс, у которых это не первая картина. Дисбаланс определенный есть. Но для меня не так важно это застолье и вот это окружение Михаила Михайловича. Вот для меня гораздо важней Михаил Михайлович, как человек, которого можно любить – взяточник, так сказать, такой достаточно серый человечек, но который все равно, во мне лично вызывает определенную симпатию. И мне кажется, что это самое главное в этой картине.

С.КОЛТАКОВ: Искусственно не решить эту проблему, вот в чем дело.

М.ГОЛОВАНИВСКАЯ: Надо понимать, что это очень больная проблема. Я могу себе представить, как в строительном министерстве посмотрели это кино. Посмотрели, сказали: "Пусть покажут по телевизору, ведь это же не имеет к нам никакого отношения, посмотрите, это же фарс, пускай наши россияне считают, что взятки – это, право, забавно". Очень жаль, потому что в этом смысле кино о взятках должно быть немножко больше, чем кино. Хочется, чтоб запретили, чтоб вас скрутили тут, чтобы чиновники у вас отобрали все ваши лицензии на помещения, вот тогда в этом фильме будет хоть какая-то правда. Я тут за Россию болею, ни за кино, ни за кого...

М.ДОВЖЕНКО: Взятки – это машинное масло в этом государстве, без взяток это государство работать не будет.

М.ГОЛОВАНИВСКАЯ: Вот видите? Совершенно справедливо. Поэтому кино должно быть великое про взятки. Понимаете? Великое!

А.ГОРДОН: Послушайте меня, я вам скажу, от чего я взбесился с самого начала и продолжаю находиться в бешенстве до сегодняшнего момента. Дело не в том, что профанации нет предела, и это правда – ей нет предела. Сейчас любой, у кого есть деньги, может снимать кино. На здоровье, я не ревную – снимайте кино! Но мы так долго ждали кино с человеческим лицом. Мы так долго хотели, чтобы нам рассказали историю простого человека, которому мы могли бы сочувствовать, негодовать, переживать. И вместо этого мы получаем "Какраки" – как бы историю, как бы простого человека, на самом деле, абсолютную подмену. Человека, которого не волнует жизнь этого человека вот настолько, который не верит в то, что он говорит ни на грамм, и который делает это еще и не талантливо. Ребята, за что? Вот, об этом сразу после рекламы.

А.ГОРДОН: Сам от себя не ожидал такого в программе "Закрытый показ" на Первом канале. Давно я не лютовал, а лютую я по одной простой причине: либо перед нами сидит симулятор – человек, который создает симуляторы, либо нам всем здесь пора на пенсию давно, мы не можем различить подлинное. Либо пришло время, в которое то, что мы увидели, это невнятное повествование о несуществующем человеке с отсылками в нашу общую культуру, мы с этого дня будем считать кино. Ребята, ну, правда, угомониться не могу.

Ю.МАНН: Это ваша естественная реакция, никто не может запретить ее. Я только хочу сказать, что не только я невольно сравниваю фильм с моим опытом, с тем, что мне известно, но это делает каждый человек, в том числе и вы. Художественное произведение невольно накладывается на наш опыт...

А.ГОРДОН: Или не накладывается?

Ю.МАНН: Нет, накладывается, только мы делаем другие выводы.

А.ГОРДОН: Нет, почему, если это нехудожественное произведение, значит, не накладывается.

Ю.МАНН: Если он противоречит моему опыту, моим представлениям так, как он противоречит вашим представлениям, о чем вы и говорите. Шекспир звучит сейчас не так, понимается не так, как он понимался 15, 20, 30, я уже не говорю о столетиях. Всe воспринимается с опытом читателя, зрителя и так далее. Это естественная реакция. Передо мной были возможности разные. Но когда я увидел, именно это вариант меня убедил. Хотя я не исключаю других вариантов.

А.ГОРДОН: Я даже понимаю, почему.

Е.КОНЧАЛОВСКИЙ: Понимаете, у нас много прозвучало упреков в адрес этого фильма относительно каких-то незаконченных линий, ради чего, а почему, а зачем он это и так далее. Мне кажется, что это не так важно на самом деле, если честно. Мне кажется, самое главное – трогает кино или трогает персонаж, или трогает герой или не трогает. Меня лично этот герой тронул. Я не могу, может быть, даже до конца сформулировать словами, чем. Тем, что он для меня при всех входящих, он для меня - настоящий живой человек. Может быть, можно было его сделать лучше, может быть, можно было лучше его сыграть, лучше написать текст и так далее. Но для меня его многогранность и многослойность – для меня – и есть ценная часть в этой картине, ценное в этом фильме.

А.ГОРДОН: Скажите, пожалуйста, если бы герой, которого вы полюбили, приняли, который вас тронул, повел себя по-другому, если бы драматургическая линия была выстроена по-другому, если бы он взял и уехал в Америку или убил бы жену, а потом эту девочку, ведь ничего бы в вашем восприятии не изменилось – вы как считали его живым человеком, то есть не его, а героя Миши Ефремова, так бы и осталось.

Е.КОНЧАЛОВСКИЙ: Нет. Скажем, условно говоря, его смерть нелепая... Забудем про Гоголя, да? Его нелепая смерть, как его взяли, оттащили в это подсобное помещение, где, там, ведро с тряпкой стоит, и положили временно полежать, потому что камера нужна сейча